Девушка остановилась и пристально взглянула на наглого Деймоса. Почему наглого? Потому что он самым наглым способом прервал ее от огромных, толстых, важных, бесценных, фундаментальных, - в общем-то, как и всегда, - рассуждений. Конечно, мозгу было приказано не думать, но мозгу как-то не прикажешь, у него свое мнение насчет того, что делать ему можно, а что – нет. Бунтарь фигов, чесслово. Мало того, что не слушается, так еще и настроение лишний раз портит, даже когда оно, казалось бы, хуже некуда и ниже быть просто негде. Ох, так вот, о Милордах. Не кууурит он, конееечно. А ещеее ведь с таким видом это объявил, благородная девица, не дать – не взять. Лиша клыкасто улыбнулась и поставила руки в бока, аки та самая доярочка с утреца пораньше. Де Бу пыталась вспомнить, что было тридцать минут назад такого эпичного, что он решил бросить курить  - мало ли, людям нужно верить. Ну, и продолжала сомневаться в искренности слов француза, одновременно, да. Согласитесь, если учесть характер Дея, совершенно не беспочвенно сомневалась. В общем, позицию определить ужасно сложно.
- Верится с трудом, - продолжая все также улыбаться, заметила девушка, - Обличие юного невинного барашка Вам очень к лицу, сээр кровосос, - все продолжала язвить Алишья, никак не желая угомониться. Нет, ну, обнаглел совсем, «потому что нельзя быть красивой такой» и дома лежат напротив друг друга, да-да.
Наверное, это даже правильно, идти на уступки другим в ущерб себе. Но «наверное» вам не «точно». В случае с француженкой желательно никому не идти на уступки ради нее без ее же разрешения. Это только ей можно, да, она ведь с детства этим занимается и нагуляла уже неплохую трудовую книжку из поблажек, уступок и ущемления, собственно, себя. Однажды даже в прямом смысле, да-да. Это, конечно, очень приятно, осознавать, что ради тебя идут против своей природы, и, опять-таки наверное, Лиша даже не против. Просто нужно делать это незаметно для юной особы, тогда прокатит. В открытую это, м, заставляет осознавать всю свою эгоистичность и гадкость, то есть каяться за то, что из-за тебя, засранки такой, что-то делают. Крупное такое, благородное. Не достойны мы этого и все тут, и никакой логики и видимых причин.
Рассуждения опять были прерваны. Опять Милордом. И опять он останется безнаказанным. Ух, все как с гуся вода, выпороть тапком и  угол поставить, плохой, ууу, какой плохой Милорд. Но, уф, как же мило он все прерывает. Нет, даже не мило. «Кстати», в самый подходящий момент, стоит только гадким мыслям забраться слишком далеко. Главное, ведь после такого бесцеремонного вторжения в мысли и голову в общем, Лиш оставалась в неизвестности касательно мыслей. Вообще из головы вышибало, о чем это она секунду назад так эпично рассуждала. Удобный юноша, однако. Не только говорит, а еще и вовремя говорит. Иногда. Находка века, прямо-таки.
Лиша хихикнула, но от комментариев воздержалась, предоставив этих двоих друг другу. А что, милая парочка. Черт, где бы взять фотоаппарат. Или сотовый хотя бы. Такую трогательную картину француженка обязана запечатлеть. Хм. А это идея, увековечить на бумаге вот такого вот милого ребенка 19 лет в обнимку с мишкой. Компромат великолееепный, да и аргумент в любом споре весомый. Тебе факт, а ты – рисунок с Деем. Оппонент обомлеет и спорить уже будет просто не в состоянии, адын-адын. Особенно если этот оппонент Деем и будет. Буи хитренько потерла ручки, странно улыбаясь. Точь-в-точь те злодеи перед своим фирменным «бугагагагашеньки».
Девушка фыркнула. Умный нашелся, думать, видите ли, запрещает. Будто мы так умеем.
- А? Ты ко мне обращаешься? – состроив личико недоумевающей в недоумении своем недоуменную блондинку, поинтересовалась Лиша, для полноты образа даже ресницами похлопав и губки надув. Милааашка! – А мне казалось, что ты с мишкой разговариваешь, вы так смотритесь друг с дружкой, - дополнив образ восхищением и огромной порции обкаваянья, все так же мило, через эти ужасно скорченные губы трубочко-бантиком, пропела сладким-сладким голосом де Бу. Даже ручки сложила и к сердцу прижала, так степень обкаваянья на мозг повлияла. Но надолго, как вы догадались, юной особы не хватило, и, сделав этими самыми губами звук, похожий на «фап-фап», Алиша засмеялась.
Так вот, мы уже на кровати, да. Неет, никаких постельных сцен, вы же видели, к чему это приводит. Немножко дружеского подкола и щепотка всякой радостной мелочи, а то окончательно оба отравят свою психику. Так вот-вот, лежим мы на кровати. Балуемся с волосами француза. Вспоминаем, как зовут плюшевого друга Деймоса, а вспомнить не можем.
- А фиг его знает, - позволив ну очень неофициальную реплику, пробурчала Лиша. Нет, правда, совсем из головы вылетело, - Насколько я поняла, это Санчо Пансе, а, Дон Кихот? Кстати, твоя коса почти готова, только надо ее клеем полить. Или, м… Как думаешь, волосы с запахом карамели – это круто? – вопрос с подвохом. Берегись, бедный Милорд, и тебя затронет неделя высокой моды. Конечно, мы шутим, и ничего подобного делать не будем. В доказательство, вон – девушка распустила косичку и ну очень неаккуратно растрепала итак испорченную вконец прическу парня. Ему идет, не врите!
- Гений, - восхищенно пролепетала девушка. Актрииса погорелого театра. А, что? Да, актриса, это отголосок того блондинистого сиськеглазогуба, которого пару минут назад наша юная леди изображала. Где там подушки, кстати? Прилеветируйте их сюда, нужно срочно выбить пыль из одних двоих. Продолжая сценку с восхищением: Лиша даже на шее Милорда повисла. Ненадолго, в шутку. В приступе восхищения и великого шлика, так сказать.
- Карамельки. И ириски. Пара-па-па-пам, вот что я люблю, – хихикнула девушка. Поднялась с кровати и пошла к сумке, в поисках упаковки конфет. Судя по внезапно проявившемуся интересу со стороны юноши, они сейчас понадобятся. И, скорее всего, скоро кончатся. Пичааалька.

Француженка подошла к сумке, и, нагнувший над ней, начала рыскать в поисках конфет. И, как в библии не писано, упаковка наглым способом не находилась. Ведь совсем недавно брала отсюда карамельку, ну, как такое может быть, а? Она, конечно, девушка не очень аккуратная и порою забывчиво-потеряшливая, но не до такой степени же, чтобы в собственной сумке терять далеко не маленькую упаковку конфет. Если учесть, что в сумке вещей вообще-то не так уж и много, можно сделать вывод касательно брюнетки. Не очень положительный, знаете ли. Только с Лишей такое и бывает, да-да. С ней вообще происходят странные и казусные вещи, почти все время. И, как бы в доказательство моих слов, можно привести интересную ситуацию, только что сложившуюся. Лиша, окончательно потеряв надежду найти конфеты в таком положении, уселась на ковер и продолжила вести поискую операцию, не обращая внимание на происходящее вокруг. Мол, некогда. Девушка даже внимание не обратила, услышав, что мишка упал, а француз выругался. Мало ли, может, впечатлился внезапным падением мишки и явно не желал нагинаться, или, на крайний случай, ногой об что-то ударился. Всякое ж бывает. Но в следующую секунду настал взрыв на нашей челябенской фабрике по производству белых тапочек. Внезапно Дей кинулся к нашей-вашей Алишье, попутно умудрившись удариться головой то ли о стену, то ли о кровать и также внезапно девушку обнял. Странно так обнял.
Лиша, как любая неуважающая себя, но, все-таки, леди, удивленно замерла, пытаясь понять причину такого кидалова в прямом смысле этого слова. Точнее - действительно и яро недоумевая всей своей брюнетистой головой. Он что, предлагает еще как-то проиграть, да? Что-то новое задумал и прикалывается? Правда-правда? Ох, как же странно. Явно с трудом, через пару секунд размышлений, де Бу обернулась лицом к парню, что было очень, очень проблематичным и совсем для тела не приятным - канатом вывернулась, иначе не обзовешь. Но чувство дезкомфорта затихло почти сразу же.
Слишком уж знакомым было выражение лица и странная пустота в глазах Милорда.
- Твою ж маать, {цензура}, - достаточно громко пропела француженка. Даа, цензура, а вы что думали? Впечатлилась и продолжила свои любимые детские ругательства, те самые, аля "рог единорога"? Да разбежаались. Контролер, который тщательно обрабатывал и редоктировал речь Алиши, вылавливая наглых зайцев, отключился. Вместе с мозгом, желанием достать конфеты, и много еще чем так, в комплекте. Знаете, даже желание орать на Дея, интересуясь, что с ним такое, что случилось, не осмелилось появится в такой гневной голове. И я даже отлично это желание понимаю.
Девушка растерялась, на несколько секунд. Что делать, м? Он говорил про какое-то происшествие в подвалах Колыбели, из-за которого оказался в таком состоянии, Лиша это явно помнила. И это что-то определенно было связано со страхом. Глюками, если быть точнее. Интересно, чего Милорды боятся? Тогда бы хоть приблизительно картинка была видна. Но, судя по тому, что он на нее, Лишу, кинулся, и что смотрел на довольно невинную окружающую среду явно не милым взглядом, можно было сделать вывод, что глючится что-то явно ужасное и она в этом участвует. В отличие от того же Деймоса, который в ее глюках проявился только под конец.
Даа, быстро мозг соображает в отключеном состоянии. Ставьте нас в опасные ситуации почаще, пожалуйста, авось от мысленных пробок избавимся.
Во-первых, нужно отвлечь. Снова отвлечь. Правда, как - ума не приложу. Но ведь это я не приложу, а у француженки сейчас скоростной режим мысли. И очень много боязни за наглого представителя сильного пола. Так что она - обломается, так что она - придумает, и это даже не обсуждается.
Алиша довольно бесцеременно схватила Дея за голову двумя своими руками, до этого успев окончательно развернуться в его сторону. Приложив немного усилий, повернула голову француза так, чтобы он видел только ее, лишское, лицо. Нечего на всякие бездны и предметы декора засматриваться, мы ревну-уем же!
- Деймос, смотри только на меня, понял? Я приказываю, - строго-строго и очень неуважительно заявила Лиша. Ну, простите, она, как говорилось выше, не в состоянии контролировать свою речь, да и как обратится по-другому в таком состоянии, та еще загадка, - Все хорошо, слышишь? Хорошо! Ты вообще меня слышишь? Тебе все кажется, понимаешь? Глю-чи-тся! Ви-де-тся! Ка-же-тся! - видимо, поставив своей целью перебрать все синонимы к "кажется", срывалась на крик Буи. Страшно ей, нервы у нее сдают, не просите быть милой леди, которые живут в мире тех самых пони. Это слишком неподходящий момент для ревущей романтики, наверное.
И тут крышу сорвало, если не окончательно, то частично - точно. Вывод о том, что вопросы задавать бесмысленно, к которому Лиш вроде бы уже пришла, забылся где-то в глубине противной паники.
- Чего ты боишься, м? Чего? Не бойся, слышишь? Не бойся! Дей, я с тобой, я держу тебя, я помогу тебе. Но, черт, как я могу помочь, если...Если... - ну, все, пиши пропало. Голос довольно быстро с крика перешел на шепотом, уже, наверное, адресованый себе любимой. Расплакаться только на пике великолепных ощущений не хватало. Не будь плаксой, поплачешь дома где-нибудь, или запрешься в туалете и тихо-мирно выплачешь там все, что тебе захочется. А сейчас плакать вообще идея крайне неудачная.
...А еще руки трясутся. Дайте нам валерьяночки, успокоительного, ну, хоть что-нибудь, пожаалуйста. Это просто невозможно. Руки опустились на плечи юноше, голова опустилась так, за компанию,, а нервы и психика окончательно и безповоротно спрятались, до лучших времен. Черт, вот почему нельзя все тихо-мирно, а? Как у нормальных людей, без рассуждений о любви, чувствах и книгах, а также таких вот замечательных ситуаций? Потому что сама хотела.
- Давай упадем. Или сгорим. Или утонем. Или пусть разорвет нас что-нибудь. Не знаю, что ты там видишь. Но я тебя не оставлю, слышишь? Я с тобой, - шепотом, решительно и чувственно. Снова поднять голову, снова взглянуть в глаза. Да, он обязательно сейчас сделает что-нибудь совершенно не то, что на ожидает. Как и сама Лиша, по-другому же они не могут. И в этом вся сладость этой мерзкой ситуации, работать не на реакцию, а на самого человека. Улыбка на губах, совсем не смелая, полная всего, но точно не уверенности. У нее все внутри рвется и ломается, так что ничего лучше из себя она выдавить не сможет, уж извините.
Может, покричать? Или вырваться и убежать? Или повиснуть у него на шее с видом убитого человека? Как неприятно то, как боязно, страшно, и так далее, и тому подобное. А еще мысли глупые лезут. Мол, он же тоже ее не бросил, когда ей было плохо. Неужели это ничего не значит, кроме того, что он читает правильные книги? Начитанный мальчик, да-да. Найти бы книжку, где 19летние лентяи в обнимку с мишками валяются или рассуждают о том, что все делают по сюжету, или так мило бросают курить. Я бы почитала перед сном, чесслово. Обидно как-то. Но плевать на это. Пусть будет, как он сказал, это вот сейчас, вот именно в этот момент, не имеет никакого значения.

Все что происходило далее в комнате – ни в сказке сказать, ни пером описать. Прямо-таки история для какого-то душераздирающего детектива, драмы, романа и все в одном. Не сильно ли много на сегодняшний день? Я тоже думаю, что это слишком. Юноша просто не мог выдержать того эмоционального перегруза, который на него свалился. У него перед носом чуть не погибла его подруга. И тайная возлюбленная по совместительству. Эта кромешная тьма пропасти как будто звала его туда. Его и Лишу. Их обоих. Вирус страха, который поселился в моем герое, как будто живой. Как будто он чувствовал все те переживания, которые испытывает юноша. Как будто он точно знал, что если эту девицу принести в жертву, во время приступа, то будет самый лучший эффект. Милорд, если бы он не пытался яростно и сильно держать себя в руках, уже бился бы в истерике, пытаясь покинуть пределы этой иллюзии. А ведь он понимал, что все это иллюзия. Но преодолеть ее не мог. Он видел Лишу, сидящую рядом. Кажется, она что-то кричала ему. Он даже чувствовал, что кто-то трясет его за плечи. Но иллюзия диктовала другие правила. Тут уже страх превзошел сам себя. Юноша не столько боялся высоты, как боялся потерять кого-то близкого. Того самого близкого человека, который был сейчас рядом. Можно сказать – единственный и верный друг. И  он просто не может ее потерять. Но иллюзорный мир жесток. И уже спустя мгновение – девушка пропадает во тьме пропасти. А еще спустя секунду комната возвращается в свое нормальное состояние. Как будто ничего и не произошло. Как будто все это плохой сон. Дыхание сбилось. Стало тяжело дышать. Как будто он сейчас задохнется. Задохнется от того, что стало легче. Он понял, что никто никуда не падал. Пропасти тут не было, а Лиша сидит сейчас рядом, немного в шоке. Они оба были в откровенном шоке. Осознав серьезность всей этой ситуации, юноша немедленно поднялся с пола, все еще тяжело дыша, пытаясь хоть как-то успокоить свое сознание. Нет, она не должна знать его страх. Ни за что и никогда. И он не будет лезть в ее проблемы, в ее страхи. Он рассчитывал на обоюдный пофигизм. Но это непозволительная роскошь. Они никогда не забудут об этом маленьком инциденте. И от этого становилось еще паршивее на душе. Он всегда старался быть сильным. Не принимать ничью помощь. Не показывать слабости. Ни за что и никогда. Он слишком самодостаточная личность, чтоб сидеть и плакаться в жилетку друзьям. Он никогда не жаловался. Никому. Просто сухо отвечал на вопросы. Всегда серьезен. Всегда, везде, в любой ситуации, отсутствие эмоций. Но сейчас хотелось закричать. Так чтобы слышали все. Но, хотеть не вредно, правда. Отойдя подальше, юноша сжал в руке пачку сигарет, дрожащей рукой вынимая одну. Но нет. Так дело не пойдет. Слишком уж он нервный. Руки трясутся слишком заметно. Сигарета выпадает из рук, ровно, как и сама пачка. И хочется биться головой о стену от собственной беспомощности. От жалости к самому себе. От осознания того, что он просто тряпка. И игрушка в руках судьбы и страхов. Дыхание еще не восстановилось. Да и внешний вид юноши должен был вызывать только жалость. А жалость – плохое чувство. Худшее из всех. Как это было странно. И непонятно. Он никогда не чувствовал себя настолько слабым. Настолько беспомощным. И хотелось просто выбежать отсюда. Просто чтоб никто не смотрел на его, так сказать, позор. Но даже рыцари бывают слабыми. Не правда ли? В нашей книге все не так. Слабых принцев сразу вычеркивают из сюжета. Резко. Быстро. Навсегда. Минута молчания. Ужасного молчания. Смешанного с напряжением. Как будто это напряжение можно было увидеть, или, даже потрогать. Настолько оно было тяжелым и ощутимым. Неуверенный и робкий взгляд в сторону. Взгляд остановился на француженке. Даже сейчас. Когда ему настолько плохо. Его глаза не выказывают никаких эмоций. Он всегда пытается подавить в себе любое их проявление. Не показывать ничего. Совсем ничего. Все прятать в себе. А душа, тем временем, просто разрывается на части. Он допустил иллюзорную смерть дорогого человека. Казнить нельзя помиловать. Спустя некоторое время он отвернулся. До крови закусив себе губу, чтоб не вырвалось ни единого лишнего слова. И что вы сейчас ожидаете услышать, после стольких минут молчания? Не думаю, что ваш вариант правильный. Милорд засмеялся. Сначала тихо. Потом чуть-чуть громче. Совсем с катушек съехал. «Скорую» нам! Срочно «скорую»! «А почему она не смеется? Это же так смешно! Большего идиотизма я в своей жизни не видел! Какой же я придурок, да. Это должно быть забавно. Ну, смешно же! Разум, а разум. Правда, смешно? И ты молчишь. Ну и ладно. Плевать я на тебя хотел. Сходить с ума, так в одиночестве. Тихо. В собственных мыслях»
- Правда, забавно вышло? Сюжет для трагикомедии высшего качества. Надо подкинуть идею членам театрального кружка – дрожащий голос, который он пытался сделать уверенным и непринужденным. Теперь она подумает, что он ее разыграл. И уйдет. Да, так будет лучше. Даст пощечину и уйдет. Наверное. А он все так же не поворачивался к ней лицом, до крови искусав себе нижнюю губу.

Эгоист. Честно. Сей француз – самый настоящий эгоист. Хоть и не подозревает об этом. Но мы-то с вами все прекрасно понимаем. Причем он особенный эгоист. Пытается делать хорошее для других, где-то на подсознательном уровне понимая, что это важно, именно так все и должно быть. Вот так делать надо, а так нет. Но тут есть одно большое «но». Он делает все это невпопад. Наугад, совершенно ни о чем не думая и не понимая серьезности своих поступков. Ну, забеспокоился он о своей подруге, когда ей стало плохо. Ну, поддержал, ну, попытался как-то вытянуть из состояния апатии временной. И что дальше? Дальше ничего. Пустота. Дальше он забыл обо всем. Она не жалуется на жизнь, да и он не будет лишний раз ни о чем спрашивать. Хотя, не помешало бы. Ну не эгоист ли? Даже не специально, неосознанно, но эгоист высшей степени. Он никогда не будет ни о чем волноваться, если вы не будете открыто заявлять ему претензии и жаловаться на жизнь. Он привык так жить. Жизнь научила не лезть в чужую жизнь. И это с одной стороны очень правильно. Но вот с другой – это ходячий дурдом, господа и дамы. Даже сейчас. Он в первую очередь думает о себе. О своей слабости, о том, что он не смог ничего сделать. О том, что он тряпка и другие нелестные эпитеты. И нет-нет, это не критика и не констатация факта. Это просто такой скрытый эгоизм. Заметьте, он ни разу не подумал о француженке, которая сейчас сидела у кровати, в полнейшем шоке. Он ни разу не подумал о ее чувствах, ощущениях и прочих формальностях. Он всегда думает только о себе, только за себя и решает все сам, не советуясь с другими. Никогда и ни при каких условиях. А может, стоило остаться там, встать на колени и просить прощения? За все. За то что он такой плохой во всех смыслах. За то, что не смог спасти ее, да. Да и вообще попросить прощения за все на свете и за всех. Наверное, надо было так сделать. Но мы слишком сильно забили себе голову другими, более важными вещами, и не замечаем элементарных вещей. В голове бились мысли. А что же будет дальше? А что делать дальше? Простых выходов из этой ситуации не было. Я вам даже больше скажу. Выходов из этой ситуации вообще не было. Нужно было просто стоять и ждать пока все само по себе разрешится. Но, над помещением нависла тишина. Та самая тишина, которая давит на остатки нервной системы, заставляя тихонько сходить с ума от собственных мыслей и предположений, которые постепенно превращаются в неоспоримые факты. И почему никто не заговорит? Столь неосторожно брошенные слова француза так сильно повлияли на нее? Может, она уже ушла из комнаты, а он стоит и насилует свою психику просто так? Обернуться. Нет, просто нет сил. Да и гордость не позволит нам. Но вот до ушей донесся голос. Тихий, едва разборчивый. Как будто носитель этого голоса находился где-то в коридоре. Постепенно слова девушки начинают доходить до сознания, отзываясь эхом в ушах. Милорд усмехнулся. Коротко и незаметно для самого себя. Попытка разрядить обстановку провалилась, получая ноль баллов из нуля возможных.
- А разве в психбольнице может быть скучно? – Вопрос никуда и никому. Просто так, в пустоту. По его детскому предположению, в психбольнице не может быть скучно. Там сотни Наполеонов стоят в очереди за лекарством. Там Пушкин и Есенин о чем-то спорят. А Кутузов строит коварные планы. Один против армии Наполеонов. Ну как в таком месте может быть скучно? Ногой случайно задета упавшая пачка сигарет. Нагнуться, быстро поднять, зажать в зубах сигарету и перестать кусать себе губу уже, в конце концов. Металлический привкус во рту вызывает неприязнь. Нет, он точно не вампир, товарищи. Снова выпрямился, но на сей раз почувствовал легкий удар по спине. Она злится на него? Ну да, конечно. Он и сам на себя злится. Но заниматься самобичеванием сейчас не в тему. Да и мазохизма он за собой не наблюдал. Разве что иногда. Юноша ждал. С нетерпением. Когда же она накричит на него. Тогда бы он точно знал ее отношения к себе. Нельзя быть столь неопределенной. Его психика этого не выдержит, так как эмоциональный диапазон исчерпал себя. А что вы от него ждали-то?
- Сердишься? – Глупый вопрос. Как и сотни других, которые он задавал. Но все же этот вопрос имел место быть. И даже если на него не ответят. Одними действиями или реакцией на этот вопрос – все станет ясно. Все станет на свои места. Вот-вот она выйдет из себя. Громко и с пафосом пошлет Милорда на все веселые буквы французского алфавита. Ударит, на сей раз посильнее. И уйдет. И ему станет легче всего на несколько минут. Он будет знать точное ее отношение к себе. И это хорошо. Но… француженки настолько непредсказуемы. Сеанс обнимашек друг с другом был продолжен. Теперь инициативу в свои хрупкие руки взяла она. Нет, Милорд не удивился. Не отстранился. Просто хлопнул себя рукой по лбу. Наконец, он осознал степень своего идиотизма и ситуация прояснилась. – Ты только… не плачь. – Стоит ли мне говорить, что говорил сухо, без эмоций, и вообще пытался скрыть дрожь в голосе? Нет? Я думаю, вы и так догадаетесь. Хотя в душе все было иначе. Переживание, грусть, радость, восторг и разочарование. Не хило для человека с эмоциональным диапазоном как у зубочистки, правда?  «И, правда. Какого черта я делаю?» - Значит, все-таки сердишься. – Тихий вздох. И почему дышать так больно? – Знаешь, а ты имеешь на это полное право, да. Я даже разрешаю тебе указать на все мои недостатки. Вот прямо сейчас. Я бы с радостью все выслушал. Иначе никогда не исправлюсь. И останусь все таким же,… непонятно каким существом, да – Пауза. Теперь уже тихо, буквально шепотом. Просто для себя. Просто думать уже не было сил. Нужно было хоть что-то высказать, а не держать все в себе. – Какое совпадение. А я как раз испугался тогда за тебя. И, правда. Все гении и психи мыслят одинаково. – Нет, он не шутит, что вы. Это уже образ жизни. Я всегда с собой беру улыбку и иронию. Улыбки сейчас не было, осталась лишь ирония. Сухая и некачественная, но какая есть, такая есть. Хотя постойте. Она испугалась за него? Она переживает за него? - Как это странно... - Когда за тебя переживают - всегда странно.

Отредактировано Deimos Milaud (2011-04-27 20:30:53)

Быть собой это как? Ох, какие же страшные и странные вещи сейчас говорила эта юная леди – просто страх и ужас для маленькой и истощенной нервной системы моего героя. Давайте попробуем разобраться вместе. Свою тайную и архи секретную любовь в лице Лиши – мой герой слушал более чем внимательно. Ну, или делал вид, что слушает. Хотя, нет. Он все-таки ее слушал. Потому что она начала говорить странные, но очень интересные вещи. Сколько новых слов появилось в его лексиконе – это ж чудо какое-то. Француз простил ей попытки удушить себя. Даже попытался не обратить внимания на всхлипы и вздохи за спиной, которые звучали более чем подозрительно. И вот теперь она предстала перед его взором, как-то странно улыбаясь. Честно скажу – в глубине мозгов этого индивида прокралось чувство страха и опасения. Столь внезапная перемена настроения, поведения, слов. Да тут уж ему впору в петлю лезть, уважаемые дамы и еще раз дамы. Начнем с того что она на него не злится. Вот всем своим видом она дала понять, что не злится на него. А вообще она злится. То есть она злится на что-то, но на Милорда она не злится, а злится на что-то другое, связанное с Милордом, но на самого юношу она не злится при этом. Железобетонная логика ни дать не взять. Нет, на самом деле все более чем логично. Но вот понять это выражение – моему герою просто не дано. Все что ему оставалось – состроить милую, понимающую мордочку. Авось пронесет все-таки, и юная француженка ничего не заподозрит и не станет биться головой о стену из-за врожденного слабоумия Милорда. По крайней мере, мы на это свято надеемся. Милорд склонил голову на бок, на манер сломанной куклы, смотря на Лишу пустым разноцветным взглядом. С силой прикусив сигарету в зубах, наивно полагая, что от этой процедуры рана на губе затянется как у собаки – просто раз и все готово. А еще страшно хотелось закурить. Но мы птицы гордые, раз уж пообещали не курить и торжественно поклялись, что с этого дня – это дело мы бросаем, значит мы не закурим. И будем мучить нервную систему еще больше чем раньше. Да вообще сегодня день какой-то ужасный. Нервные клетки умерли от инфаркта, а нервная система атрофируется и вообще уходит на второй план за ненадобностью. Ужасающий, поражающий воображение сценарий. И кто только придумал такие резкие повороты сюжета из комедии в драму и обратно? Ах да. Это же мы сами. Поэтому сожалеть о чем-то и забиваться в угол, коря себя за все грехи человечества – уже поздно. А ведь так хотелось убежать куда-то. Забиться в самый темный, самый эмоционально негативный угол и заниматься там самым настоящим мазохистским самобичеванием. А кто виноват, что веселый вечер превратился вот в такую странную драму? Конечно Милорд. Ведь все началось именно с того, что он имел неосторожность прогулять несколько уроков. Вот теперь он награжден чем-то вроде персональных независимых галлюцинаций. Да еще и, кажется, заразил самое светлое, самое лучшее французское создание на свете – Лишу. Во всем виноват именно он и тут не было сомнений. Так что француженка имела полное право высказать все, что она о нем думает. Но почему-то она ограничилась только одним очень странным замечанием, смысл которого дошел до Милорда совсем не сразу. Все паузы, которыми сопровождалась ее речь, казались французу просто непомерно долгими. И у кого она научилась такой странной манере речи!? Ах да… это же мы во всем виноваты. Как только француженка окончила свою проникновенную речь, брюнет некоторое время еще стоял все так же неподвижно, пристально взирая на юную леди. Могло, конечно, показаться, что он завис и ему нужна перезагрузка, но это только могло так показаться, не переживайте. Уже спустя минуту он проявил первые признаки жизни. И этим первым признаком был… его величество смех! Совершенно и абсолютно нечеловеческий смех, можно даже сказать немного смахивающий на смех умалишенного, ага. Так что злые ученые, обитающие в стенах этой школы – просто от зависти повесятся рядом с той самой мышкой в холодильнике.
- Знаешь, вот я с радостью выполнил бы любую невыполнимую просьбу, требование. Но это требование – из ряда научной фантастики. Знаешь, а я просто не умею быть собой. Можно даже сказать, что нет меня вовсе. Настоящий я потерян где-то там, в далеком детстве, в темных уголках детского дома. А может быть, меня настоящего и не было вовсе. Никогда. – Наконец закончив хихикать, произнес юноша. Вполне себе серьезным тоном. Вот только он успел пожалеть о том, что заикнулся о детском доме. Вот сколько времени они знали друг друга, вот никто и никогда не заикался о своем прошлом. Только о настоящем, и иногда о будущем. А вот сейчас он нарушил это самое негласное правило и чувствовал себя более чем отвратительно. Возникло острое желание пойти и вымыть рот с мылом. Заодно и кровь с лица смыл бы. Желая увести разговор в другое русло, Милорд поспешно добавил – Но вот насчет пункта о том, что я должен говорить о том, когда мне плохо – я постараюсь. Честно. Только не удивляйся, что теперь будешь слышать от меня жалобы практически постоянно. – Милорд улыбнулся. Вот только улыбнулся так, что это не выглядело улыбкой вовсе. Радоваться было просто невозможно. От смеха разболелась голова, а от улыбки сводило скулы. Подлый закон подлости – когда надо разрядить обстановку в очередной раз, именно это не получается сделать. Милорд вытер капельки крови с губы, отмахиваясь, мол, само по себе пройдет, не обращайте внимания. Ну, правда, ведь. Мелочи жизни. Она еще не видела его, пока он в подвале ошивался, угу. Француз, нагло улыбаясь, подошел вплотную к девушке, склоняя голову и заговорщески шепча на ухо – Меня все больше и больше интересует, как я могу выторговать этому требованию цену. Мр?