Что-то, когда-то, зачем-то, почему-то... и обычно для себя)

Зарисовка - результат недавней игры тут, на Колыбели, поэтому решила выложить. Возможно, если небезызвестная жидкость организма ударит голову, тут появится что-то ещё из моей писанины, но пока только это. Всё описанное не будет являться неотвратимым будущим персов или как-то ещё отражаться на игре - просто захотелось написать именно так   
Александру отдельное спасибо за то, что не закопал бессовестную мня за такую наглую эксплуатацию своего перса)

***
Я жду

Один из самых тихих и спокойных районов города уже практически спал, но стройная шеренга фонарей продолжала исправно золотить искусственным светом гладкий асфальт дороги, проложенной по улице, аккуратные лужайки у домов и ведущие к каждому крыльцу мощёные камнем дорожки. Время уже давно перевалило за полночь и выстроившиеся в ровный ряд особняки дышали тишиной и покоем, лишь несколько окон нарушали общую гармонию: одни мерцали голубоватыми рваными вспышками работающего телевизора, другие мягко подсвечивали приглушённой дымкой не потушенных ночников, пару раз распороли полумрак аллеи жёсткие холодные лучи дневной лампы, но быстро погасли – видимо, кто-то всего лишь захотел перед сном сладенького, ну, или выпить успокаивающего от бессонницы.
Девушка вынырнула в круг света неожиданно, будто отщепившись от мазка тени соседнего тополя, окинула быстрым взглядом три или четыре ближайших дома и снова растворилась, как пригрезившееся видение.  А она уже стояла у чьего-то крыльца, осторожно положив тонкую ладонь на причудливое сплетение металлических вензелей невысокой калитки: искусно выкованный узор, гармонично вплетающий в полотно ажурную букву «В». Лёгкая дверца так и не открылась – незваная гостья просто перемахнула через невысокий, чисто символический заборчик и неслышным шагом скользнула к крыльцу. В ней не было ничего необычного: невысокая, худенькая с миленьким личиком, лет восемнадцати-двадцати на вид. Но что-то в её движениях цепляло, настораживало, какая-то неправильность скользила во взгляде, в повороте головы, упрямо поджатых губах. Ветер, задорно свистнув, оплёл тонкую фигурку по-осеннему прохладными жгутами, расплескав рваное покрывало тёмных волос с пепельными лентами прядей, осыпав на пристально вглядывающиеся в окна глаза непослушную чёлку, заставив кисть в чёрной перчатке резковато её откинуть. Она волновалась, хотя, как обычно, в этом не признавалась ни себе, ни своей совести, и, тем не менее, вернулась, хотя знала, что её не ждут, но твёрдая уверенность в том, что её не могли забыть не давала сделать шаг назад.
Саша ещё не спал, хотя в осоловевшие глаза будто швырнули горсть песка, да, и не собирался пока, увлечённый беглым просмотром распакованной, но ещё не угнездившейся на полке стопы книг. Скоро всё это богатство выстроится ровными рядами на высоких, под самый потолок стеллажах, превращаясь из обычной горы ценных рукописей в богатую, радующую глаз и греющую неугомонно тянущуюся к хрустким страницам душу библиотеку. Жена в этот раз с ним не поехала, оставшись на несколько дней у наскучавшихся родителей, зато обещала оторвать голову, если он возьмётся обустраивать что-то в их новом доме без её участия. Поэтому в этот раз нещадной экзекуции подвергся его будущий кабинет, хотя сам Саша предпочёл бы все треволнения по обустройству, ремонту и прочим мелким гадостям взять на себя и обставить всё сюрпризом, но не стал перечить беременной жене – разнервничается ещё. Тихий стук в дверь в сгустившейся тишине, нарушаемой лишь мерным едва слышным гулом настольной лампы, прозвучал трёмя выстрелами, подпихивая под нервно дрогнувший локоть и заставляя выронить томик «Мировой истории. 19-21 века». Недоумённо обернувшись к двери, молодой человек встал, глянул на часы и нахмурившись двинулся встречать незваных гостей. Бояться ему было нечего: выпускник лучшей магической школы, сильный маг Земли, немало поднаторевший в рукопашном бое, Саша без ложного самомнения полагал, что на пороге вряд ли окажется настолько превосходящий противник, поэтому даже не озаботился страховкой в виде оружия. К тому же, недружелюбно настроенные субъекты обычно не стучатся. 
Юноша пошатнулся, когда на него в упор глянули желтовато-зелёные, блиукющие в притушенном свете уличных светильников глаза: до стона знакомые, невозможные здесь и сейчас, запертые воспоминанием на тяжёлый амбарный замок на самом дне памяти. К такому удару Александр был не готов. Тяжело оперевшись плечом о косяк, он до последнего цеплялся за такую заманчивую мысль, что этот ранящий хуже любого огнестрельного или холодного оружия взгляд, ему всего лишь померещился от усталости. Когда-то он обещал, что эти дивные глаза больше никогда не будут плакать… Она улыбнулась: как раньше, легко, задорно, чуть лукаво, ехидно искривив кончики пухлых губ, словно не было этих пяти лет, словно он не метался в отчаянных поисках, пытаясь понять что он сделал не так, словно она не ушла тогда, не объяснив сломленному юнцу, что его вина была лишь в том, что он поверил. Поверил, что смог приручить свободного зверя, посадив его на поводок из обязательств, нацепив намордник ограничений и прикармливая сладостью ласки, нежности и любви.
- Тела…
- Она самая. Ну, здравствуй, - приглушённый тишиной спящей улицы голосок, ничуть не изменившийся за эти годы, резанул по натянутым нервам, разбивая на искристое крошево осколков последние крохи самообладания.
- Зачем?..
Зачем ты пришла? Зачем ты растоптала тогда мои надежды? Зачем ты игралась со мной и продолжаешь дёргать за верёвочки сейчас? Зачем ты снова рвёшь мне душу, не давая ей зажить?! Зачем ты вообще привязала меня к себе?! Зачем, если я был тебе не нужен?!
Она поняла. Подбородок  медленно нырнул вниз, обжигающий блеск глаз угас под тенью ресниц, губы чуть шевельнулись, стирая улыбку и роняя на ледяной каменный порог тихий вопрос:
- Ты мне не рад?
Он молчит. Он просто слишком хорошо её знает и от этого ещё больнее, потому что полюбить актрису, так и не содрав с неё все маски, чтобы увидеть истинное лицо тяжело вдвойне.  Пять секунд, десять, минута – ответа ждут оба, но глупая неловкая тишина затягивается и бешено скачущее сердце отсчитывает уже не удары, а секунды, мгновения до решения. Только чьё оно будет?
Ночная гостья горько усмехается, небрежно откидывая посеребрённую лунным отблеском прядь, извиняюще улыбается, чуть приподнимая ресницы, и неуловимо отстраняется, в долю секунды оказываясь уже далеко, на середине лестницы, чтобы уйти от дома, где её всё-таки не забыли, но, увы, больше не ждут…
Дрогнувшая рука, не советуясь с сознанием, рвётся следом, как раньше в слепой надежде поймать бестелесную ночную тень, снова ускользающую, просочившись сквозь сомкнувшиеся пальцы. Не выходило, никогда не выходило – если ей было нужно, она всегда исчезала хотел он этого или нет. И теперь…
- Стой! – мучительный оклик срывается с разом побелевших губ. Успеть, успеть, пока снова не стало слишком поздно! – Подожди, пожалуйста…
Почти умоляющая просьба маслянисто растворяется в прохладном ночном воздухе, делая его вязким, тягучим, оттягивающим движения и девушка медленно замирает, давая ещё один шанс. Кому? Себе или ему?.. И Саша уже не думает о последствиях, о прошлом, о том, что ещё минуту назад готов был её выставить, накричать, прогнать, чтобы больше не вскрывала по живому постоянно саднящее сердце. Застывшее время срывается с поводка, молодой мужчина слетает вниз по ступенькам и сгребает в охапку хрупкое девичье тело, с силой прижимая его к себе, с наслаждением окунает лицо в дымку пышных волос, вдыхая выцветший в памяти, но не забытый запах. Этелия… Взбалмошная девушка-оборотень, непонятная, непостоянная, непокорная, однажды перебежавшая ему дорогу и навсегда перевернувшая весь его внутренний мирок. Такая непосредственная, дерзкая с кучей загадок, которые она так легко раскрывала в их первую ночь. Замкнутая, не доверяющая никому, одинокая… Его Этелия. Как же он ошибался, когда думал, что она действительно его.
Блики электрокамина бросали неверные отсветы на стены, пол, потолок, устроившуюся с ногами в кресле девушку и реальность колыхалась зыбким покрывалом, давя на сознание, заставляя всё больше уверяться, что это всего лишь сон. Непривычно молчаливая Тела сладко жмурилась, потягивая чай из большой кружки и остекленевшими глазами наблюдала за завораживающей пляской огня – её стихии.
- Настоящий камин лучше, - вдруг, задумчиво склонив голову набок, улыбнулась Этелия, отставив чашку на журнальный столик, оставшийся от прошлых хозяев. – С ним уютнее, теплее, легче, потому что в нём пламя не подделка, а живая стихия. Ласковая…
Саша ошалело замер, едва не поперхнувшись кофе. Тоже выпустил из рук свою чашку и встал, жёстко уперев взгляд в рассматривавшую пляски алых всполохов девушку:
- Ты вернулась спустя пять лет, чтобы помочь мне с интерьером нового дома?
- Я знаю, что ты мне не рад… - налитые до краёв теплотой малахитовые глаза с яркими прожилками золота от чуть сузившегося зрачка потускнели, заполняясь грустью, пониманием, но, увы, не сожалением.
- А чему я должен радоваться? – не дав ей договорить, тлеющей на внезапно дыхнувшем ветру листвой вспыхнул Александр. – Что твоё Величество вспомнило про свою любимую игрушку? И не надо изображать кроткую овечку, покорно задравшую голову под нож, я прекрасно знаю какая ты замечательная актриса. И кто ты у нас сегодня? Раскаявшаяся дурочка, спустя годы сообразившая, что потеряла самое дорогое? Или смиренная мученица, готовая отойти в сторону, ради счастья другого? Какая маска на тебе сегодня, а Этелия? А я так и не нашёл твоего истинного лица, только спустил в пустоту свою юность…
Он говорил, говорил, говорил, уже не слыша собственных слов, выплёскивая всё, что он действительно думал и что приходило в голову со злости, отчаяния и боли. Саша не видел, как девушка выудила из не разобранной коробки с вещами фотографию Анны, боль стрельнувшую в её взгляде, не заметил, как она встала и оказалась совсем близко, понял только, когда натолкнулся на отражающие свет камина глаза, а потом продолжавшие медленно шевелиться губы словно окунули в патоку. Не ту липкую, слащавую, вызывающую тошноту и быстрое пресыщение, а терпко-сладковатую, ароматную, божественно вкусную, от которой не оторваться, даже когда понимаешь, что сыт. Мягкой плёнкой расползающуюся по телу, впитывающуюся в кожу, растекающуюся по венам, вызывающую почти наркотическое опьянение, практически зависимость. Она как тогда, в первую их встречу успокоила его своим любимым способом.
Он понимал, что вся ситуация неправильная, что внезапно ожившему прошлому нет места в его будущем, что нужно отстраниться, не позволить снова играть с собой, дать понять, что у неё больше нет права на подобное, заставить её уйти и больше не возвращаться, не рушить с таким трудом построенную жизнь! Умом он всё понимал, какой-то крохотной частичкой ещё не замутнённой пеленой наваждения, но заставить тело слушаться было уже выше его сил. Саша замер, парализованный этим поцелуем, не в силах отстраниться, защититься от этой слабости, но и найдя в себе капельку воли, чтобы не ответить, не податься вперёд, не продаться совсем за эти обманчивые, фальшивые тепло и ласку.
- Я не буду просить прощения, - Александр жадно глотнул воздуха, пытаясь прийти в себя, собраться, отступить, чтобы увеличить дистанцию. Спастись от того с чем просто не может сражаться. Не может и не хочет. Но должен! Должен, чёрт возьми! – Я ушла, потому что не умею иначе. Ты должен понять…
Он должен! Опять что-то ей должен? Хватит, достаточно… Глаза гневно сверкнули, но он так ничего и не сказал, остановленный легко качнувшейся головкой и просящим взглядом слишком убийственных для него глаз.
- Ты знаешь, что я почти никому не верю, никого не подпускаю к себе достаточно близко, я не хочу становиться добычей лицемеров, циничных и продажных людей – я лучше сама буду такой. Пусть ты пробил брешь в моей защите… Но я не изменюсь, Саш, как бы ты не старался, как бы ты не хотел этого, я не стану другой.
- Тебе не нужно было меняться! Просто научиться доверять!
- Это и значит стать другой. Тебе я верила, - по чуть приоткрытым губам скользит тень горькой улыбки, отражаясь отсветом в глазах, накладывая отпечаток на ничуть не изменившееся за эти годы лицо. – Мне было больно! Я давно забыла, что это такое, но я мучилась, я до дрожи боялась, что предашь ты, что продам и изменю я… И я выбрала. Лучше рубануть один раз: ударить, убить, но дать возможность родиться снова и продолжить жить. Чем постоянно разочаровывать, мучительно, по капле, по маленькому надрезу уничтожая, втаптывая в бездушную серость, не давая возможности вздохнуть, лишая сил и желания бороться. Я ушла, Саш… Чтобы не мешать, понимаешь?
Он понимал. Но смириться тяжелее, принять то, что тоже виноват – не так, как он считал раньше, но виноват. Александр всегда думал, что помогает, пытаясь «растопить» её, выдернуть из той темницы, в которой она заперла свои чувства, не понимая, почему она злится, пропадает, а потом избегает и огрызается, но неизменно прощает. Он считал, что делает лучше, открывая ей светлый мир, где не все черствы и продажны, где боль и разочарование неотьемлимая часть жизни, которая помогает идти вперёд… Но она уже выбрала, её прошлое всё решило за неё, а он смирился с этим только сейчас.
- Почему ты не объяснила?..
- А ты бы отпустил? – она мягко касается пальчиками скулы, но тут же отдёргивает, будто дотронулась до чего-то запретного, недоступного, жалящего… - Ты умеешь уговаривать, а я сомневаюсь, что смогла бы устоять.
Тела замолкает и долго-долго смотрит в глаза, жадно скользит взглядом по овалу лица, линии скул, нечёткому контуру волос, впитывая, запоминая, чтобы сохранить в самом защищенном уголке души, куда не доберётся её привычный холод. Потом приподнимается на цыпочки и невесомо прикасается губами к щеке, шелестя тихие, какие-то лихорадочно-болезненные фразы:
- Спасибо, что выслушал. Я всё знаю… Про твою жизнь, семью… Я заставлю тебя забыть этот вечер, у меня есть хороший амулет. Прости, просто мне было это нужно…
Александр вздрагивает, стискивая в ладонях худенькие плечи, ощущая даже под одеждой неровный бугорок на кости, какой-то изъян – след перелома. В тот вечер он увидел в тоненькой хрупкой девушке оборотня, зверя без колебаний бросившегося на превосходящего противника. Чтобы отстоять его, едва знакомого парня, навязавшегося  в провожатые и защитники, но лишь подкинувшего проблем. Воспоминания потекли дальше: первая встреча, выпрыгнувший из затопленных мраком кустов незнакомый зверь, живо напомнивший Саше звезду детских сердец милаху-покемона; обнажённая бесчувственная девушка на серебрившейся инеем под лунным светом полянке, первый поцелуй – тот самый, успокаивающий. Сердце глухо бахнуло, напоминая, что оно ещё бьётся, что оно ещё не забыло и болит… Годы во второй, магической школе, где в семнадцать лет сломалась его свобода, насмерть разбившись о лукавую улыбку  девушки-оборотня, хороводом мелькнули в памяти, сгустившись в золотисто-зелёных, непреодолимо манящих глазах напротив. Как он мог снова её отпустить? Должен… Это проклятое слово «должен»! Александр мучительно вздохнул сквозь сжатые зубы, прижимая, кутая Этелию в собственных объятиях, с тоской вслушиваясь в звук бьющегося так близко любимого сердца. А перед закрытыми глазами стоял день свадьбы, счастливые лица родителей, когда они узнали, что у них будет внук. Или внучка: такая же спокойная, улыбчивая с ясным взглядом и мягким голосом, как у её мамы…
- Не смей, - выдохнул он, борясь с желанием стиснуть объятия ещё крепче. – Ты не имеешь права заставлять меня забыть! Ты и так слишком многое решила за меня…
И тающая паутинкой сладость на губах от её прикосновения… Мира вокруг больше не было, ушло в небытие прошлое, стало безразлично будущее – осталось только здесь и сейчас. Только ощущение вновь раскрывшихся за спиной крыльев, лёгкость и тянущая истомой пустота там, где бушевали боль и обида, горячие прикосновения, опаляющая страсть и её диковатая нежность, по которой он так истосковался. Она раскрывалась, отдавалась, сгорала в собственном пламени, щедро деля его на двоих, торопливо целовала лицо, шею, грудь, живот, будто спешила коснуться  каждого сантиметра его кожи, пока не будет слишком поздно. И Саша тонул, отчаянно стараясь отвоевать хотя бы крохи кислорода, но не пытался выплыть, точно так же, как и она торопясь насладиться её присутствием, выплёскивая без остатка всю накопившуюся, нерастраченную ласку, которую он не мог отдать никому кроме неё, даже Анне. Тем более Анне.
Темноволосая головка, прошитая строчками пепельных вспышек по-детски подложив под щёку узкую ладошку, уютно пристроилась на краешке подушки: веки прикрыты, ресницы чуть подрагивают, но не поднимаются, дыхание уже выровнялось после бешеных часов, принадлежавших только им двоим. Спит. А Александру не давало забыться яростное цунами мыслей, казалось рвущее голову на части: всё было слишком сложно, неразрешимо, изматывающее, до отчаяния сложно! Он снова вздохнул и уже третий раз за последний час, нежно коснувшись губами трогательно выглядывающего из-под простыни плеча спящей девушки, вышел на внутреннюю террасу глотнуть свежего воздуха и успокоить головную боль. Пока ещё обычную, не требующую применения лекарств. Небо над городом посерело, скрадывая пугающие ночные тени и споря с притухшим светом фонарей – занимался рассвет. Остудив лицо, а заодно кипящий котёл головы, молодой человек вернулся в комнату и с едва заметным облегчением выдохнул, вычленив в полумраке комнаты контур женского тела на смятой кровати. Была ещё одна причина по которой он не мог заснуть – он боялся, что она снова исчезнет. Он знал, что это всё равно случится, но всё ещё надеялся хоть немного оттянуть этот миг, найти слова, что переубедят, удержат. Осторожно, чтобы не потревожить, Саша улёгся рядом, накрывая Телу поверх простыни своей рукой, подтягивая её чуть ближе, зарываясь лицом в волосы и блаженно закрывая глаза. Девушка шевельнулась, сонно вздохнула, устраиваясь удобнее, но не проснулась, быстро затихнув снова.

Солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта, робко и пока скромно расцвечивая облака алым и золотым, но по воде уже скакали озорные блики, играя вездесущими зайчиками на всём, куда только могли дотянуться. Девушка сидела на перилах моста, поджав одну ногу и свесив вторую, опасно балансируя на десятисантиметровом каменном перешейке, но, кажется ничуть не переживая по этому поводу.
« - Ты терзаешь и его и себя,» - та, которую Этелия называла Зверем, Лией, иногда совестью и внутренним голосом, а чаще просто занудой, горько вздохнула, чувствуя, как рвётся на части сердце её второй половины.
- Он всё забыл. Амулет не подведёт, - за неимением свидетелей, Тела опустила всю телепатическую шелуху,  желая слышать хоть чей-то живой голос, пусть даже свой собственный.
« - Опять решила за него?»
- Да. Или нужно, чтобы он со своим проклятым благородством сломал себе жизнь?! Мне плевать на его жену, на ещё не родившегося ребёнка, но он замучает чувством вины себя. А так он вроде бы счастлив…
« - Тогда зачем ты приходишь?»
- Я жду…
Этелия прикрыла глаза, опуская подбородок на согнутое колено и уже из-под ресниц любуясь танцем первых солнечных лучей на подёрнутой лёгкой рябью поверхности реки. После окончания школы, с момента её неожиданного исчезновения она всегда была где-то рядом, видела, как он мечется, срывается с места на место, разыскивает, пытается понять, страдает… Выла по ночам на луну, как самый распоследний волк, писала стихи, топила отчаяние в каких-то совершенно невозможных пьяных вечеринках, от которых ходуном ходили стены города. Следила. Видела, что спустя два года он смирился, потух, поник, но продолжил жить. Знала про новую работу, про девушку, а потом жену, свадьбу, ребёнка… Но всё равно приходила, заглядывала в любимые глаза, объясняла, каждый раз умирая по новой и всегда задавала один и тот же вопрос: «Хочешь забыть?». И пока он помнил, пока не захлопнул перед ней дверь, пока он отвечал «нет» она не могла пересилить себя, не выходило просто развернуться и уйти, зная, что оставляешь за спиной. Глупая.
И всё это время она ждала, замирая каждый раз, накапливая в густой шевелюре коллекцию седых волос, не заметных среди пепельных прядей, ждала, что однажды он пожелает забыть. И небо рухнет. Вот, тогда её агония закончится, тогда она запаяет в раненой душе последнюю рану от потери единственного близкого существа и, наконец, станет собой. Прежней Этелией, той самой, что существовала, до того, как свалилась в обморок от истощения Зверя на глазах у незнакомого парня. Слишком доброго, слишком доверчивого и благородного. Слишком, особенно для нашего мира.  И пусть тогда она наглоталась обезболивающего сверх меры, пусть это стало толчком, пробившим дыру в неприступной стене её отчуждения, но лазейка чувствам не затянулась на свежую голову, продолжая сочиться раздражающими ощущениями привязанности, заботы и собственничества, с годами переросшими во что-то большее. Не принимаемое, отвергаемое, но неоспоримое. Она ждала. Для того чтобы измениться нужно слишком многим пожертвовать; для того, чтобы стать прежней – только одним, но самым дорогим…
Алый полукруг солнца натужно и лениво выползал из ночного тайника, занимая положенное место и упираясь упругими лучами в землю, разбиваясь о спину гибкой фигурки, неспешно шагающей по узким перилам куда-то прочь. Когда-нибудь она вернётся. Когда в хороводе её нескончаемых масок снова всплывёт мягкий образ нежной романтичной девочки с ласковыми необычного цвета глазами и грустной улыбкой, той самой, что полюбила, несмотря на собственные запреты. Тогда она вернётся туда, где её помнят, но уже не ждут, чтобы когда-нибудь услышать «Да. Я хочу забыть», чтобы навсегда сломать эту маску, сбросить её груз и продолжить жить иначе.

Стелется ночь колдовством шагов
Мягких, неслышных, печальных…
Сколько ещё в этой жизни кругов
Последних? Увы, изначальных…
Легко угадать, где новый виток -
Трудно рвануться к свободе…
Сладости прошлого полный глоток.
Курок ниткой нервов на взводе.
Вверх по спирали, штопором вниз,
Сердце срывается в бездну.
Пусть это будет последний каприз,
Пусть! Я дождусь и исчезну…

Отредактировано Этелия (2011-08-13 16:11:47)